Всё, что вы в этих заметках прочтёте — чистая правда. И, в то же время, это игра. Все дети играют, и играют взрослые, так или иначе.
Я помню тот день — ярко светило солнце, но было ещё прохладно, ведь на мне была надета куртка, в карманы которой я прятал руки. Весна.
Мне было тогда 14, и мир мой, как мир, наверное, многих подростков был не радужный. Он не походил на эту весну, что сияла вокруг. Всё такое яркое, светлое, а я такой — туча в чёрном. Мне снова надо будет вернуться домой, что может быть хуже!
Пьяный отчим, грязные тарелки, пустые бутылки. А я: «где ты шлялся, ублюдок, посуда не мыта, а ты гуляешь, мразь?! Я из милости тебя терплю в этом доме». Этакое второе имя «терплю-тебя-в-этом-доме». Не важно.
Тогда впервые появилось это — а мог бы я причинить боль другому? Убить? Вспомнился щенок, которого я утопил в пять лет. Мне дед говорил, что все собаки умеют плавать. Так почему щенок пошёл ко дну и сдох? Тогда я был удивлён — дед что, врал мне? Теперь пёс мёртв. Он лежал на дне, а я думал, что меня, наверняка, накажут.
Не наказали. Я был рад, что щенка мне должно было быть жалко я тогда не знал. Мне не было жалко, я не задумывался об этом.
И так, весна. Солнуце, расстёгнутые куртки, взрослые люди. Убить взрослого я не смогу. Я слаб. Убить ровесника — может быть. Ребёнка — это мне по силам точно.
На остановке я увидел мальчишку, лет десяти. Это заворожило, привлекло внимание, и я подошёл, просто встал на остановке позади него, хотя, ехать никуда мне было не надо. Мальчик. Такая лёгкая жертва!
Он стоял на бордюре, покачиваясь, на краю очень оживлённой трассы. И это было бы легко. Я детально представил, как подхожу, и толкаю его под колёса, как он вскрикивает до падения, но его быстро переезжают. Он затихает, тело лишь слегка дёргается, как в сериалах, его череп расколот, и течёт алое.
Как-то дядя, он тогда работал в милиции, рассказывал, как умирал на его руках ребёнок, попавший под колёса, и что мозги, смешанные с кровью очень алого цвета. Я это запомнил, и увлёкся фантазией так, что видел всё, точно наяву. Это такой, особый трепет, сердце бьётся чаще, и плевать, что сразу поймают — я не стану убегать. Плевать на суд, на родителей мальчика — я не знаю что такое жалко.
Я смотрел, затаив дыхание.
А потом подъехал автобу, я вздрогнул, и видение пропало. Мальчишка сел в автобус и уехал, даже не представляя, как мучительно только что умер. Интересно, он вообще знал уже что-то о смерти?
Не важно. Он стал моей первой жертвой, фантазией номер один, первой серией длинной игры «максимально реалистичное убийство».